Калерия кислова биография год рождения. Легенда отечественного телевидения калерия кислова принимает поздравления с юбилеем

Калерия Венедиктовна Кислова — легенда советского телевидения, посвятившая ему более полувека. Она работала над созданием многих популярных передач, во время трансляций парадов и демонстраций на Красной площади, фестивалей молодежи и студентов Болгарии и Финляндии, соревнований Олимпиады-80, телемостов, Ленинградского Всемирного форума молодежи. В 1974 году по приглашению главного редактора перешла на работу в главную редакцию информации - программу «Время». Лауреат Государственной премии СССР, Заслуженный деятель искусств РФ, награждена Орденом «Знак почета», медалью к ордену «За заслуги перед Отечеством» II степени, Благодарностью Президента РФ. С 2004 года работает в редакции программы «Время», но на другой должности. Говорит, что просто уйти на пенсию не может, а ее роман с телевидением не закончится никогда.

За свою долгую профессиональную жизнь Калерия Венедиктовна успела поработать с первыми лицами СССР и России Леонидом Брежневым, Юрием Андроповым, Михаилом Горбачевым, Борисом Ельциным и Гейдаром Алиевым. Но именно Гейдар Алиевич стал для Калерии Венедиктовны особенным начальником, а впоследствии и добрым другом. В эксклюзивном интервью порталу «Москва-Баку» Калерия Кислова поделилась воспоминаниями о бывшем президенте Азербайджана.

Знакомство с Гейдаром Алиевичем Алиевым

Я про Гейдара Алиева вообще могу говорить очень много. Никогда в жизни не встречала настолько душевного человека, каким был Гейдар Алиевич! Я приехала впервые в Баку в 1978 году, будучи главным режиссером программы «Время», лауреатом Государственной премии и личным режиссером Леонида Ильича Брежнева. Генсек должен был прилететь и награждать город Баку. А Гейдар Алиевич знал всех своих телевизионщиков по именам и фамилиям, знал, кто у него работает на официальных мероприятиях. И в том числе там был председатель гостелерадио Азербайджана Ильшат Кулиев, у которого он спросил, кто будет вести эту трансляцию. И когда он узнал, что это буду делать я, он спросил: «А что, у нас своих не хватает?» Это была тогда обычная реакция на местах. И Кулиев ответил, что это просьба председателя гостелерадио Лапина и тогда Гейдар Алиевич согласился.

Кулиев приехал за мной в гостиницу и мы отправились во Дворец съездов. Приехали раньше, я выглянула в зал и увидела, что на первых рядах сидят черноволосые мужчины в темных костюмах и белых рубашках. Я была единственной женщиной! Спустя несколько минут вошла целая группа руководителей республики во главе с Гейдаром Алиевичем. Он подошел и сказал: «Ну что, Калерия, давайте будем знакомиться. Можете мне все показать и рассказать, как что будет проходить?» Камеры были уже расставлены и я провела его по всем камерам и все показала. Я была знакома со всеми первыми секретарями, я объездила почти все наши республики - и никогда ни до, ни после этого случая никто не приходил на расстановку камер и не уделял такого внимания съемкам!

Потом Леонил Ильич заболел, нас оставили его ждать, и вместо трех дней мы провели в Азербайджане целый месяц. Это был сказочный месяц! Работали мы много, мне даже удалось полетать с Гейдаром Алиевичем над республикой. Леонид Ильич очень любил Азербайджан и чувствовал себя там очень раскованно. И у них с Гейдаром Алиевичем было взаимопонимание, хорошие человеческие отношения.

Первая встреча с Зарифой Алиевой

С его супругой Зарифой Азизовной я познакомилась уже во время следующего визита. Это было в городе Алма-Ата в Казахстане. Я прилетела туда заранее, меня поселили в резиденцию. И я встретила Гейдара Алиевича, Зарифа была с ним. И он говорит: «Калерия, я хочу вас познакомить. Это Зарифа Азизовна, моя супруга». И она сказала, что очень много слышала обо мне, потому что Гейдар Алиевич рассказывал, как я работаю. И потом обняла меня.

Телефонный звонок от Гейдара Алиевича Алиева

19 81 год был для меня довольно трудным, потому что в этом году у меня один за другим ушли из жизни мои родители - сначала отец, потом мама. Они жили в Новосибирске, я поехала туда, в город, в котором я давно не жила и растеряла там друзей и родных, а тут похороны мамы... Конечно, я очень тяжело все это переживала. И у меня вдруг зазвонил телефон, я сняла трубку, и телефонистка сообщила мне, что я буду говорить с Баку, с Гейдаром Алиевичем. И я действительно услышала в трубке его голос. Он сказал: «Калерия, я звоню, чтобы выразить вам свои глубокие соболезнования. Скажите, чем я могу вам помочь? Я понимаю, что вы там в городе одна, а на вас так много забот сразу свалилось. Я могу прислать людей, которые вам помогут». Я сказала: «Да что вы, Гейдар Алиевич! Спасибо вам большое». И для меня этот звонок и это соболезнование были очень показательными, потому что никто из моих московских руководителей, с которыми я дружила и которые знали прекрасно, что я там мне не позвонил и не сказал этих слов.

Визит Леонида Ильича Брежнева в Баку

Я приехала в Баку еще раз с Леонидом Ильичом в 1982 году. Я работала в аэропорту, встречала его, потом попросила, чтобы они там попили чаю. а я смогла бы их опередить и поехала на площадь. С Гусманом у нас там была договоренность, что я подам ему знак, когда Леонид Ильич будет подъезжать. И вот я подала знак, все вышли встречать его, начали танцевать. А Брежнев вышел из машины, посмотрел на трибуну наверху и сказал: «Туда? Нет. Я устал». И сел обратно в машину. Гейдару Алиевичу ничего другого не оставалось, как тоже сесть в машину. Машина развернулась и уехала. А мы в эфире уже и я велела продолжать работать. А у меня передвижные телевизионные станции стояли по трассе до самой резиденции. И мы решили, что на площади все будет продолжаться - танцы, песни... Вся площадь была заполнена народом! И я монтировала картинку: то как машина идет, то как люди на площади танцуют. И было впечатление, будто весь город - это одна большая площадь. И вечером показывали программу «Время», где все повторяли. Леонид Ильич посмотрел и сказал: «Как красиво было! А я не видел».

Назначение в Москву

Потом Гейдара Алиевича избрали членом политбюро, Андропов перевел его в Москву и 7 декабря 1982 года он приехал, уже получив назначение первым заместителем председателя совета министров СССР. И он позвонил мне по кремлевскому телефону и сказал: « Вот я и на новой должности, можешь меня поздравить!» И я стала ездить с ним в командировки.

Общение с народом

Меня в этих командировках поразило больше всего, что он выходил из машины и общался с людьми. Это потом уже стал выходить Горбачев и другие, но начал-то он. Я запомнила случай, который произошел в Вологде. Он разговаривал с народом и к нему пробралась какая-то женщина. Она начала говорить с ним по-азербайджански, но он попросил ее перейти на русский язык, чтобы никто не подумал, что они обсуждают что-то секретное. И он расспрашивал ее, откуда она родом, как оказалась в Вологде, не обижает ли ее русский муж, передавал ему привет - совершенно по-простому.

За столом с Гейдаром Алиевым

Когда мы все сядем - Гейдар Алиевич приходит. Утром завтракать - в рубашке без галстука или в спортивном костюме. Днем обед бывал нормальный - иногда в городе где-то, иногда торжественный обед. А ужинали вечером всегда вот так - в своей компании. Он никогда не закрывался. В это время мы даже что-то начинали уже обсуждать: или вечером свои впечатления о рабочем дне, или утром планы и то, что нас ждет впереди.

С заботой о близких

Однажды я заболела, а Гейдар Алиевич позвонил мне днем домой и удивился, что я дома. Я сказала ему, что болею и у меня высокая температура. И я услышала в трубке, как он спросил в приемной, на месте ли Кумачев. А Кумачев - это был прикрепленный к нему доктор. Он потребовал его срочно к себе и все переполошились, потому что подумали, что плохо самому Гейдару Алиевичу. А он передал врачу трубку и потребовал, чтобы я назвала свой адрес, чтобы он приехал меня лечить. И Кумачев действительно сделал чудо - через три дня я была уже в строю.

А когда я вышла на работу, мне позвонила какая-то женщина из управления делами Совета Министров и сказала, что мне выделили квартиру. Попросила записать адрес, чтобы я могла поехать и посмотреть. Я подумала, что это розыгрыш, ведь я же не писала никаких заявлений на квартиру, каким образом она могла возникнуть? Оказалось, что доктор вернулся от меня и Гейдар Алиевич спросил: «В каких условиях она живет?» А он рассказал, что у меня там три клетушки общей площадью в 38,76 квадратных метров - вот такой метраж.

Поездка на Алтай

19 85 год был очень трудный для Гейдара Алиевича, потому что в это время Зарифа Азизовна уже плохо себя чувстовала. А я ее видела перед нашим отъездом, мы с ней встречались дважды - на Ленинских горах на приеме женщин, а потом в Большом театре, где он выступал на 8 марта с докладом. Она позвала меня и сказала: «Я знаю, что вы полетите на Алтай, вы там будете жить там же, где Гейдар Алиевич. Следите, чтобы он не простудился. Он не любит надевать шапку и шарф, а ведь там холодно, а он человек южный». Так она о нем заботилась.

Невосполнимая потеря

15 апреля 1985 года я пришла утром на летучку. Это был понедельник. Не успела я войти в кабинет главного редактора, как он протянул мне «тассовку». И в ней было сообщение о том, что ночью не стало Зарифы Азизовны. Я тут же позвонила помощнику Гейдара Алиевича Валерию Гридневу, спросила - как он? Валерий ответил, что он на работе, в кабинете. Я взяла машину и поехала к нему. Когда я вошла в кабинет, на Гейдара Алиевича было больно смотреть - это был совершенно другой человек. Это было примерно в половине 11 утра, он только что приехал из больницы, где провел всю ночь, не спал, он был сломлен, весь почернел. Я подошла и сказала ему какие-то слова - но что такое слова в этой ситуации. И он разрыдался. И я рыдала вместе с ним. И он сказал мне: «Ты понимаешь, ведь я потерял не только жену, я потерял друга. Она была таким другом... » Потом были похороны, на Новодевичьем кладбище похоронили Зарифу Азизовну. Собрались родственники и все члены Политбюро. Только Михаил Сергеевич Горбачев не приехал...

Г.А. Алиев и «официальный протокол»

В сентябре 1993 года в Большом Кремлевском дворце президент Ельцин принимал делегации. Это тот дворец, окторый смотрит на Москву-реку и был когда-то изображен на сторублевке. Наверху был Георгиевский зал, к которому вела широкая позолоченная лестница. И должна была сперва пройти одна делегация, прежде чем пойдет следующая. Целая армия журналистов из всех бывших республик, со всего мира выстроилась на этой лестнице по правую сторону - кто писал, кто снимал. И я со своим оператором стояла там же. И я вижу, что идет делегация Азербайджана с Гейдаром Алиевичем - а он не напыщенный, а простой, такой, каким он был раньше. Он идет, здоровается со всеми, все снимают и вдруг он, не раздумывая о том, что нарушает этикет и задерживает все остальные делегации, сворачивает и идет ко мне, говорит: «Калерия, здравствуй!» и обнимает меня. И когда делегация отправилась дальше, все окружили меня и стали спрашивать: «Скажите, кто вы такая?» И я честно призналась, что просто работала с Гейдаром Алиевичем в течение многих лет.

Сын всегда был рядом с отцом

Еще в те далекие времена, когда вся семья Алиевых жила в Баку, Ильхам уже был студентом МГИМО и жил в Москве. В конце лета шла уборка урожая и мы получали материалы от корреспондентов, которые я просматривала и отбирала подходящие. И я увидела пленку, которая называлась «Первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана посещает районы». И я сначала не обратила на это внимания, следила за картинкой и текстом, а потом присмотрелась - а там в группе сопровождения Гейдара Алиева стоит его сын Ильхам. Я сначала глазам своим не поверила, а потом дождалась крупного плана и убедилась - действительно он. Это же был август, конец каникул и вся «золотая» молодежь отдыхала где-то на пляжах... А он сопровождал отца в этой поездке по колхозам и полям.

Команда Алиева

Еще одна деталь, проливающая свет на его человеческие качества. Прошло много лет с тех пор, как Гейдар Алиев уехал из Москвы. Прошло много лет с тех пор, как его не стало. А его бывшая команда, те, кто остались - мы до сих пор встречаемся. Мы обязательно отмечаем день памяти 12 декабря и его день рождения. Мы всегда говорим: «Мы - команда Гейдара Алиевича».

Недаром его называют «человек, который спас Азербайджан ». О нем так говорят. Потому что несмотря на то, что ему в это время было 70 лет и он перенес не один инфаркт - он нашел в себе силы. И он настолько был мудрый человек и настолько умел ладить с людьми, что он приостановил эту межнациональную войну и вывел страну из самого тяжелого положения.

Легендарные режиссеры бывают иногда и у телепрограмм. С середины 1970-х годов всех руководителей нашей страны снимала только Калерия Кислова, главный режиссер программы «Время». Кислова заставила подпилить трибуну, чтобы Брежневу было на ней удобно. Она прятала камеру в икебане, чтобы на встрече руководителей стран — членов СЭВ крупным планом снять лицо Горбачева. Не подозревая о причине вызова, неслась в Кремль 31 декабря 1999 года переснимать новогоднее обращение Ельцина — и записала его знаменитую речь: «Я устал, я ухожу».

— Думала ли я, живя в сибирской деревне, от которой до ближайшей железнодорожной станции зимой надо было ехать двое суток, что стану жить в Москве и ходить в Кремль как к себе домой?.. Конечно, думала! Маленькой я обожала разглядывать картинки в журналах, что выписывала мама. Однажды пришел «Огонек», на обложке которого была девочка в темно-синем платье с кружевным воротничком. Дед Мороз протягивал ей диковинный фрукт, который я ни разу не ела и даже не трогала, — виноград. И все это на фоне сияющего огнями дворца! Что это за дворец, было ясно из подписи: «На елке в Колонном зале Дома союзов в Москве». Я вырезала этот рисунок, приклеила на картонку, поставила на стол и любовалась каждый день, думая, что когда-то и я буду жить в прекрасной Москве. А в 10 лет, когда к нам в деревню приехал передвижной колхозно-совхозный театр со спектаклем «Слава» по пьесе Виктора Гусева , дедушки нашего футбольного комментатора, я сказала себе, что буду артисткой. И стала ей — окончила театральную студию в Новосибирске, а потом и московский ГИТИС. Только первый муж, Геннадий, был далек от театра — он работал в органах госбезопасности, и ему не нравилось, что я играю на сцене. Когда его перевели в Германию, он уговорил поехать с ним в Берлин, но через полтора года беззаботной, веселой жизни поняла, что невыносимо хочу работать и очень — домой.

В родном Новосибирске, где к тому времени жила моя семья, знакомый режиссер сказал, что его назначили главным на только что открывшуюся студию телевидения, и предложил мне попробовать себя в роли ассистента. Я зашла в аппаратную, увидела огромное количество мониторов — фантастика! Очень захотелось в этом романе из будущего остаться. Взяв большой лист ватмана, я нарисовала, где кнопки, где микшеры, где спецэффекты, и дома по ночам тренировалась, сама себе командовала и нажимала на нарисованные кнопки. А через год поехала в командировку в Москву на День Новосибирска — тогда выходные часто посвящали разным городам. Поскольку на ассистентах сэкономили, со всеми передачами и со спектаклем я летела одна…

Я перешагнула порог Шаболовки 30 января 1961 года. Это была сказка! Я в Москве, я привезла с собой целый самолет… И весь день носилась из студии в студию, из аппаратной в аппаратную и вела эфир. Главный редактор молодежной редакции Валентина Ивановна Федотова сразу спросила: «Сколько тебе нужно ассистентов?» — «Нисколько». — «Как?! У меня целая армия приготовлена!» — «А брать их нет смысла: ваши помощники ничего не успеют узнать — только толкаться будем». И в День Новосибирска на Центральном телевидении я никуда не отлучалась, ходила по кругу по аппаратным. Валентина Ивановна была на телевидении человеком новым — она пришла из ЦК комсомола, — и я ее просто сразила! Она меня оставила в Москве. Проработала я в молодежной редакции больше 10 лет. Через три месяца после моего приезда Гагарин полетел в космос, и, когда его здесь встречали, я уже работала на одной из ПТС, передвижных телевизионных станций, хотя была не в штате. Просто не хватало людей, которые не теряются в прямом эфире.

ЧЕМ МЕНЬШЕ ЖЕНЩИНУ МЫ ЛЮБИМ…

— Еще когда я работала в «молодежке», меня стали приглашать на трансляции с Красной площади — парады, демонстрации, на 1 Мая, на 7 Ноября, на 9 Мая, на съезды. А потом в редакцию информации пришел новый главный редактор Юрий Александрович Летунов , который стал меня уговаривать перейти к ним совсем. Но я-то к «молодежке» прикипела, у меня все чудесно складывалось. Летунов меня полтора года уговаривал, где только ни встречал. А потом перестал. «Привет». — «Привет». И тишина. И так целый месяц. Меня это задело! А как-то зимой пришла на работу уже под вечер, замученная: весь день пробегала, устраивая сына Мишу в детский сад, — я же не только работать успевала, но и развелась с Геной, вышла замуж второй раз и родила ребенка… Так вот, пока я бегала со справками, меня, оказывается, целый день искали: Летунов вызвал. Я к нему в кабинет захожу, а он снова говорит: «Лерка, ты мне до зарезу нужна!!!» Я ему сразу: «Юрий Александрович, согласна». Он оторопел. Сказал никуда не выходить, садиться и писать заявление — боялся, что передумаю.

Наша редакция делала программу «Время» и «Новости», которые все шли живьем, когда в других редакциях все уже на пленке сдавали. Этот драйв и нерв прямого эфира — ты в него с головой ныряешь, ты в нем растворяешься без остатка… Конечно, принял меня коллектив неоднозначно — уж больно много мне, новенькой, было доверия. На программе «Время» Летунов моментально начал отправлять меня на записи и трансляции в Кремль, вести съезды. После того как меня назначили главным режиссером программы «Время», я получила за нее Государственную премию и стала работать с Леонидом Ильичем Брежневым .

ТРИБУНА НЕ ПО РАЗМЕРУ

— В принципе, я никогда не лезу туда, куда меня не зовут, ни к кому не набиваюсь в друзья. Но ко мне очень хорошо относились все начальники «Девятки» — Девятого управления КГБ, и у меня всегда было преимущество перед всеми.

В Минске Леониду Ильичу предстояло выступать за отличной трибуной с гербом. Но сделали эту трибуну под Машерова . Петр Миронович Машеров, первый секретарь ЦК компартии Белоруссии, был ростом 1 м 84 см, а Леонид Ильич был почти на 10 см ниже! Приехавший со мной оператор Борис Кипарисов был ростом как Брежнев. Когда мы смотрели зал и камеры расставляли, он сказал, поднявшись на трибуну: «Читать тут неудобно, облокотиться нельзя — неудобная трибуна, высокая». Я решила, что нужно ее подпилить. Мне ответили: «Ни в коем случае! Мы поставим ступеньки». — «Какие ступеньки?! Леонид Ильич может споткнуться!» Тут мне и пригодилась помощь коллеги из Девятого управления — трибуну укоротили. Я всегда заботилась о Леониде Ильиче… Носила туфли на высоких каблуках, и, куда бы мы ни приезжали, проходила весь путь, который предстояло пройти Брежневу, тщательно шаркая туфлями, — проверяла, нет ли на ковровых дорожках складок., чтобы нельзя было зацепиться ногой. Другие режиссеры говорили: «Это не наше дело — как постелили, так и постелили!» Но ведь наши трансляции принимал весь мир, и, если бы Брежнев, не дай Бог, упал, это бы все показали непременно!

МИСС ТЕЛЕВИДЕНИЕ
— Тогда было нерушимое правило: к Леониду Ильичу или к кому-то из других первых лиц государства приезжал только Дед — председатель Гостелерадио Сергей Георгиевич Лапин . И оператор, поскольку он при камере стоит. Режиссеры сидели в ПТС и близко вождей не видели, а ставили камеры в кабинете, когда там никого не было. Лично с Леонидом Ильичем я познакомилась только в 1978 году в Баку. В том году я взяла отпуск с 1 сентября, чтобы походить в первый класс с сыном. Возвращаюсь из школы с торжественной линейки — звонит телефон. Заместитель главного Дмитрий Андреевич Голованов говорит: «Лера, я знаю, что у тебя отпуск, но надо с хозяином (никогда по телефону не называли фамилий) съездить в Баку. Всего на три дня». И я 2 сентября вылетела в Азербайджан. Там сначала не очень хорошо восприняли, что приехал московский режиссер вести трансляцию из местного Дворца съездов. Гейдар Алиев , который тогда был первым секретарем ЦК компартии Азербайджана, сказал: «Что, у нас своих нет?» Ночью он собрал всех, кто имел отношение к подготовке мероприятия, во Дворце съездов. Вошли в зал, я смотрю: все в темных костюмах, темных галстуках, только рубашки белые. Все темноволосые и все мужчины. Одна я в белом пиджаке — и вообще женщина. Только сели, через три минуты появился Гейдар Алиевич со своей свитой. И сразу ко мне — благо, меня легко вычислить. Поздоровался и говорит: «Вы у нас камеры переставили. Зачем?» Даже расстановку камер знал — вот в какие тонкости вникал! Я ему: «Гейдар Алиевич, переставленная камера будет работать на Леонида Ильича во время выступления. Его нужно показывать немножко в ракурсе, а не прямо». — «Тогда другое дело». Леонид Ильич заболел, и нас задержали в Баку на неопределенное время. Вместо 3 сентября он прилетел 24-го или 25-го. Как у меня командировка в Москву растянулась на всю жизнь, так и эта превратилась из трех дней в тридцать.

В день прилета Брежнева был неофициальный обед в резиденции, и меня на него пригласили, хотя вообще-то было не принято. Политобозревателя еще могли позвать на прием, но чтобы режиссера, редактора или оператора… Алиев такой шаг первым сделал. Когда я пришла, все приглашенные уже стояли. Я сказала: «Здравствуйте» — и встала между ними. С одной стороны выстроились москвичи, с другой — бакинцы, а я посередине. Приехали Брежнев с Алиевым, и Гейдар Алиевич начал всех своих представлять. Дошел до меня и засмеялся: «А это мисс телевидение». И Леонид Ильич подумал, что я председатель местного телевидения.

Следующая встреча с Брежневым состоялась в Алма-Ате. И там решили, что раз в Баку мне оказывали такой почет, значит, это положено. Меня поселили в резиденции, где из журналистов никто не жил. И тут Леонид Ильич меня увидел и узнал. Очень удивился. Ему показалось, что меня из Баку привезли. Я говорю: «Леонид Ильич, да я же ваша!» Сказала, что я главный режиссер программы «Время», а он обрадовался: «Так это вы Кислова? Когда подписывал бумаги на Госпремию, представлял вас грозной, серьезной дамой…» А я всегда выглядела не грозно и не монументально. И с тех пор Брежнев стал меня звать мисс телевидение и общаться со мной. Это мне было не очень на руку. Если бы Лапин узнал, что я напрямую общаюсь с генсеком, он бы это не одобрил и быстренько заменил бы кем-нибудь. Вот почему у меня нет с Леонидом Ильичем фотографий. Когда он изредка приезжал записывать выступления в «Останкино», все после этого с ним фотографировались, а я, наоборот, не выходила из аппаратной, чтобы он, не дай Бог, не заговорил со мной при Лапине как со старой знакомой.

ТАШКЕНТСКАЯ ДИВЕРСИЯ

— Когда в конце марта 1982 года Брежнев приехал в Ташкент, там ему, кроме запланированных поездок в лимонарий и на тракторный завод, решили устроить встречу с рабочими авиационного завода. Как всегда, спецслужба мне помогала — я договорилась, чтобы меня с оператором посадили в их машину. Другие журналисты едут в автобусе, а я с оператором в автомобиле, который идет перед кортежем. Вдруг полковнику Смирнову сказали по рации повернуть на авиационный завод. Он удивился: «Надо же, мы его не зачищали». Не проверяли то есть. Кортеж подъехал к огромному сборочному цеху, где стоял самолет. Наверху был легкий передвижной мостик, который, наверное, нужен, чтобы что-то на самолете сверху прикручивать. Когда мы вошли, мостик был закреплен близко от входа — на нем столпились рабочие, которые хотели поприветствовать Леонида Ильича. Но мостик не был рассчитан на такое количество народа и проломился. По закону подлости Брежнев стоял как раз под ним, и люди посыпались прямо на Леонида Ильича! Его своими телами успели прикрыть охранники — но все-таки Брежневу сломали ключицу. На чьем-то пальто его вынесли из цеха. Никаких журналистов, кроме нас, не было — всех отправили в город, но наши камеры были включены и сняли трагедию. В жутком настроении мы добрались до студии телевидения. Я вхожу к председателю местного Гостелерадио Бурханову , а у него такие глаза! Спрашивает: «Что произошло?! Вам звонили из резиденции». Но тут снова позвонили. Зав. отделом международной информации ЦК КПСС Леонид Митрофанович Замятин сказал: «Калерия, я видел, что вы снимали. Я тебе поручаю лично привезти пленку в Москву и отдать мне в руки. Отвечаешь головой». Я говорю: «Хорошо, отдам лично в руки, отвечаю за это головой». А пленки были не на кассетах, а на здоровых бобинах. Думаю: куда же мне ее спрятать в гостинице? Бурханов предложил: «Давайте мы положим ее в мой сейф». Знала бы, где упаду, соломки бы подстелила… Мы поставили рулон в сейф, закрыли его и опечатали. Мне бы надо было ключ взять, но я же деликатный человек — я бы таким образом выказала хозяину недоверие. И он убрал ключ к себе в стол.

Вечером мы поехали с оператором расставлять камеры, а вернувшись в гостиницу, я сразу пошла отдыхать. На следующий день я отправилась на телевидение, чтобы забрать пленку. Бурханов удивляется: «Так ее нет, забрали». Я спрашиваю: «А кто? Вы же слышали, Замятин сказал, что я за нее отвечаю головой». Наверное, это сделал кто-то из местных органов, рассудив, что нет доказательств — нет и инцидента. Не знаю… Но тогда я бросилась к «вертушке» звонить председателю местной службы госбезопасности — у меня все телефоны были в памяти. Дежурный отвечает, что Левон Николаевич Мелкумов на даче. Звоню на дачу. Мне отвечают, что генерал отдыхает. Говорю: «Разбудите». Не могут. Куда бы я ни звонила — все как растворились. А у меня уже самолет. Прилетела ночью с пустыми руками и сразу понеслась в «Останкино» звонить по «вертушке». Там меня наш главный редактор ждал. «Ты какую-то пленку должна была привезти?» — «Да, но я ее не привезла». — «Звони Деду, он все время про тебя спрашивает». Позвонила Деду на дачу, сказала, что пленку у меня украли. Он сразу трубку бросил. Сижу как оплеванная. Поехала потом домой — конечно, не спала всю ночь, утром пришла на летучку. И смотрю: вокруг меня вакуум, иду — и никто не здоровается. Летучку ведет главный редактор. Про нашу работу ни слова, как будто визита в Ташкент не было. Дверь тихонечко открывается, заглядывает секретарша Мамедова , первого заместителя Лапина по телевидению. Она меня поманила пальцем: «Лерочка, к вам приехали два генерала, пойдемте к нам». Мамедов даже ушел из кабинета, сказав, что не может присутствовать при этом избиении.

Я вхожу, там действительно два генерала — Сторожев и Цинев , первый заместитель Андропова . Они встали, поздоровались со мной за руку. И я им подробно-подробно все рассказала. Они спрашивают: «Как вы думаете, это было подстроено заранее?» — «Думаю, это было просто любопытство, все бросились смотреть на Брежнева. Если бы там были наши службы, если бы произошла зачистка, то никого бы не пустили на этот мостик». Потом меня вызывали на Лубянку более низкие чины, а после я была у Андропова.

После разговора с Андроповым с меня сняли опалу. И все меня опять стали узнавать, здороваться и улыбаться.

НОЧЬ В КОЛОННОМ ЗАЛЕ
— Поскольку раньше мобильных не было, связь была только по обычным телефонам. Я не имела права куда-то уйти или уехать, не оставив своего номера. Если шла в гости, обязательно оставляла его дежурному, который сидел у нас на «вертушке», и мне часто звонили, присылали машину и увозили. Вот и 10 ноября 1982 года мы всей семьей поздравляли моего свекра Николая Васильевича с днем рождения. И мне туда позвонили, но не сказали, что умер Брежнев. До этого я его видела 7 ноября, он слабый был, но тем не менее простоял весь парад, потом был на приеме в Кремле…

Домашние уже привыкли к моим внезапным исчезновениям, я вообще всегда жила своей жизнью. И сейчас у нас с сыном и мужем у всех по комнате, а не как у нормальных людей — спальня, гостиная… Я живу сама по себе, и так было всегда… Но вернемся в то 10 ноября.

Я вышла из дома, у подъезда стоит машина — села и поехала. Знаю, что вопросов не стоит задавать, привезут куда надо. В начале двенадцатого подъезжаем к Колонному залу, он не светится. В фойе вроде темно, но дверь открыта. Поднимаюсь на второй этаж. Колонный зал абсолютно пустой — нет рядов кресел, даже стула ни одного нет! Как будто подготовили танцпол. Задаю в пустоту вопрос: «Есть кто?» Никто не отзывается. Вышла в фойе. Села на банкетку. Сижу. Тишина. Гляжу в окно: фонари начинают гаснуть. Час ночи, второй… Думаю: что если уже метро работать не будет — кто меня увезет? а если не приедут, что делать? Сижу и жду. И вот после двух часов ночи хлопнула дверь, и слышу на лестнице мужские голоса. Я сразу встала, смотрю: впереди идет Сторожев — начальник Девятого управления, а за ним много народу, в том числе даже академик Евгений Чазов . Идут в пальто — никто не раздевается. Сторожев первый подходит ко мне: «Ну, здравствуй! Скажи, что ты тут будешь ставить?» Я спрашиваю: «Юрий Васильевич, а что будет?» И тут у меня за спиной кто-то из ребят из личной охраны Брежнева говорит: «Хозяин умер». Мы вошли в пустой зал, мне показали, где будет постамент, почетный караул с двух сторон. Люди станут входить по лестнице, а через другую дверь выходить. Я сказала: «Мне обязательно нужна верхняя точка — камеру поставить на балкон». Мы на ощупь поднялись по темной лестнице на балкон, я выбрала место и махнула вниз рукой: «Здесь будет камера». Сторожев попросил пораньше утром прислать ему план: сколько камер, где будут. «Только никому не поручай, — говорит, — сама нарисуй и пришли мне через Первое отделение». Приехала домой часа в четыре утра, тихонечко к себе прошла и спать легла. Надо было ни свет ни заря встать, чтобы в девять утра прийти в Первое отделение с нарисованным планом.

НОВЫЙ РИТУАЛ ДЛЯ АНДРОПОВА

— Став руководителем страны, Андропов поначалу телевидение вообще не приглашал: не хотел часто мелькать на экране. Да и когда нас стали звать, снимать его было очень тяжело. Вот Леонид Ильич любил сам встречать гостей на аэродроме. Он ехал во Внуково-2, шел по полю, ждал около трапа. Для больного Андропова придумали другой ритуал: во внутреннем дворике Кремля поднимали на высоких флагштоках два флага. Андропов сидел на стуле — этого мы, естественно, не показывали. Когда мотоциклисты въезжали в Боровицкие ворота, ему помогали встать, а стул убирали… Переговоры снимали очень коротко и Андропова показывали крайне мало.

4 или 5 мая 1983 года он вручал орден Дружбы народов руководителю ГДР Эриху Хонеккеру . С нами заранее не посоветовались, ничего не придумали, но решили, что раз Юрий Владимирович себя плохо чувствует, это будет происходить не в Георгиевском зале, а в Красной гостиной Большого Кремлевского дворца. Бывшая спальня Екатерины II вся оформлена в красных тонах, и подумали, что на этом фоне будет менее заметной его слабость. Но камерам в этой маленькой гостиной было не развернуться, а народу набилось много — японцы, американцы, немцы… У Андропова были очень сильные очки, он близко держал бумагу. Ему нужно было облокотиться, а столик поставили низкий — Андропов левой рукой опирается на стол, а правой держит текст, и бумага в руке дрожит. Хоть на общем, хоть на крупном плане — везде видно. Подрезать текст невозможно — он его почти вплотную к лицу поднес. На меня орут из «Останкино»: дай другой план! А какой другой план? На другом плане все то же! Закрыть перебивками все его выступление я не могу. Потом мы узнали, что ради этого награждения его, несчастного, отключили от искусственной почки… И опять было разбирательство с людьми из органов и из ЦК: мы им доказывали, что в тех условиях Андропова нельзя было снять лучше. А вскоре мы снимали его похороны…

ТЕЛОХРАНИТЕЛЬНИЦА ГОРБАЧЕВА

— Как мы радовались, когда пришел Михаил Сергеевич! Молодой, энер¬гичный, бодро ходит, говорит без бумажки… Я с ним познакомилась, когда он летал в Тюмень встречаться с руководством области. Причем это было не запланированное знакомство. Горбачев должен был выступать в конференц-зале обкома партии. ПТС в Тюмень пришла из Челябинска, потому что своей у них не было, причем ПТС была без операторов. К камерам поставила своих кинооператоров, не приученных к коллективной работе. Стала объяснять им план действий, и тут ребята из охраны говорят, что Горбачев уже подъехал: я их просила предупредить, чтобы до ПТС успеть добежать — конференц-зал на втором этаже, а ПТС на первом. Мчусь в сторону лестницы, вдруг выясняется, что Горбачев с тюменским руководством уже поднимаются. Бежать навстречу генсеку нельзя, и я спрашиваю: «Куда спрятаться?» Мне говорят: «Они от лестницы пойдут налево: пальто снять в кабинете секретаря обкома — значит, беги в другую сторону и стой за колонной». Там был длинный коридор с полуколоннами. Стою за колонной в пиджаке, а на лацкане значок лауреата Государственной премии — он очень помогал устанавливать отношения с начальством на местах, с охраной. И вдруг слышу голос Михаила Сергеевича: «Нам куда — направо, налево? Пойдемте сразу в президиум — там есть где раздеться?» И они идут на меня. А я стою по стойке смирно. Михаил Сергеевич увидел вжавшуюся в стену женщину со значком лауреата Госпремии на лацкане пиджака — поворачивается к секретарю: «Что это у тебя такие женщины за колонны прячутся?» А у него начальником Девятого управления был генерал Юрий Сергеевич Плеханов , который пришел еще при Андропове. И генерал докладывает: «Михаил Сергеевич, это наша». Горбачев удивленно на него взглянул и говорит: «Ну, Юрий Сергеевич, ты даешь!» Он понял под словом «наша» совсем другое. Решил, что костюм и значок — это камуфляж: Юрий Сергеевич набрал охрану из женщин, как у Муамара Каддафи !

В Лондоне Горбачеву понравилось, что лица его и Маргарет Тэтчер показывали крупным планом и прямо. Меня-то начальники, наоборот, предупреждали: так ни в коем случае нельзя — из-за родимого пятна. И вдруг он сам это предлагает: «Пятно пусть тебя не смущает — я его не стесняюсь». Из-за любви к Горби мне даже в ООН разрешили переставить камеры по его вкусу. И с тех пор там так и осталось мое расположение камер. На встрече руководителей стран — членов СЭВ, чтобы снять его крупно, как он любит, пришлось прятать камеру в огромную икебану. Тогда столы поставили кругом, а в центре возвышалась двухметровая композиция из цветов. Оптика в 1980-е была не настолько хороша, как сейчас, а стол сделали огромнейший. Посадить в икебану оператора я, к сожалению, не могла — мы поставили туда маленькую камеру. Настроили ее на место, где предстояло сидеть Михаилу Сергеевичу, сделали на полу меточки для ножек стула. Горбачев сел на нужное место, стул поправили по меточкам — и тут официанты принесли бутылочки с водой и поставили перед ним фужер, закрыв пол-лица. Чтобы убрать его, пришлось подключить руководителя Девятого управления — а я, пока проводилась операция по спасению крупного плана, снимала глав других государств.

С ЕЛЬЦИНЫМ НА ЗАВАЛИНКЕ

— С Ельциным я познакомилась в 1986 году, когда он был первым секретарем Московского городского комитета партии. И тоже неформально. Михаил Сергеевич ездил на военный завод в Зеленоград, а мы опоздали — и нас не пустили снимать в цех. Был очень жаркий июльский день, а я в колготках и на каблуках, хорошо хоть без пиджака. Вышла во двор, села на единственную лавочку. Смотрю: из здания выходит Ельцин с каким-то мужчиной. Ему тоже жарко, он пиджак расстегнул, газетой обмахивается и предлагает собеседнику: «Давай на скамейке посидим, здесь хоть тень». Подходят, он спрашивает: «Можно с вами посидеть?» Я ему: «Конечно, Борис Николаевич». Он интересуется: «А вы что не там?» — «Не пустили». — «Журналистка, что ли?» Отвечаю, что можно и так считать, но вообще я главный режиссер программы «Время». И сама спрашиваю: «А вы что не там?» Он говорит: «А я в толпе не люблю ходить». И мы с ним долго сидели, пока на обед не позвали.

Я работала с Михаилом Сергеевичем до самого конца. 25 декабря 1991 года он в прямом эфире объявил о своей отставке. Я его проводила за стол, показала, какая камера будет его показывать, и американцы сняли наш проход с ним — сейчас эти кадры кочуют из передачи в передачу. После этого я пошла к нему и попрощалась. И поскольку я еще оставалась главным режиссером, когда потребовалось ехать снимать Бориса Николаевича, я сказала Олегу Добродееву , который тогда был главным редактором ИТА «Останкино»: «Мне неловко, я только вчера записывала Михаила Сергеевича, а сегодня к нему приезжаю. Давай другой режиссер поработает?» Он согласился, поехала другая женщина. А на следующий день опять Добродеев звонит: «Лера, ты что, знакома с Ельциным? Он спрашивает, почему не приехала Кислова». — «Мы разговаривали один раз пять лет назад. За эти годы в его жизни было столько событий — поважнее встречи со мной. Неужели он меня помнит?!»

Приехали к Ельцину большой компанией. Помощник начал было меня представлять, но Борис Николаевич его прервал: «Да что вы мне про нее рассказываете! Мы с Калерией Кисловой еще в 1986 году в Зеленограде на завалинке сидели». Я чуть не рухнула! Говорю: «Борис Николаевич, вообще-то мы на лавочке сидели». А он улыбнулся: «На завалинке-то романтичнее!» Он меня обнял, чмокнул и пошел дальше со всеми здороваться. И все годы, что он был президентом, его записывала я.

Перед записью он с нами со всеми обязательно здоровался — со мной, с операторами, осветителями, с каким-нибудь рабочим, который кабель тащит. С каждым поговорит, а потом наша гримерша идет его припудрить. Сначала он возражал против грима и пудры: «Я же мужчина! Зачем меня пудрить?» Но я его уговорила, объяснила, что это для съемок крупных планов необходимо. Зато волосы у него всегда сами прекрасно лежали… После записи Борис Николаевич тоже никогда не уходил сразу. Постоит с нами, расспросит о том о сем. А если это было перед Новым годом, 8 Марта или Днем Победы, то обязательно после записи нам выносили шампанское, мы чокались и пили.

Я УСТАЛ, Я УХОЖУ

— 27 декабря 1999 года мы записали его новогоднее обращение. Вроде все было как обычно, только без шампанского и поздравлений в конце. Ельцин побеседовал с нами, посмотрел на елку, которую мы поставили у него в кабинете, и сказал: «Вы пока ее не разбирайте, оставьте все как есть. Думаю, вы ко мне еще приедете». Отвечаю: «Борис Николаевич, вы все хорошо сказали». Он: «Нет, знаете, я, наверное, сам текст напишу, и вы приедете еще раз». Мы подумали, что ему текст не понравился. Ну и уехали… Я смонтировала на следующий день поздравление и через фельдсвязь отправила ему кассету. Проходит 28 декабря, 29-е… 30-го днем я подумала: слава Богу, под Новый год можно отдохнуть. Но в седьмом часу вечера меня вызвал руководитель дирекции информации. Встретил со словами: «Завтра вам надо ехать в Кремль и в 10 утра переписать обращение». Я: «Да вы что, сейчас группу не собрать! У нас 31 декабря нерабочий день, люди могли уже уехать». Бросилась к себе в кабинет и начала обзванивать группу: меня предупредили, что люди обязательно должны быть те же самые. Чтобы сделать в 10 утра запись, нам надо было приехать в Кремль в шесть. К счастью, все сидели дома, хотя некоторые были уже в отпуске. Все приехали. Холодно, темно, мы стоим около Спасской башни. Пробило шесть часов, нас забирают. Поднимаемся наверх, на второй этаж, собираем камеру. Текста нет. Уж и камера давно собрана, а текста нет. Девять утра! В начале десятого Валентин Юмашев , который позже стал зятем Бориса Николаевича, вносит текст. Я бросилась к нему и взяла бумаги, даже не посмотрев. Побежала к Наташе, которая набирала текст для телесуфлера: «Срочно печатай!» Я беспокоюсь: надо успеть до десяти, потому что Борис Николаевич точен как часы. Место уже готово, свет поставлен. Подошла к креслу Ельцина проверить текст на телесуфлере и прочитала первую фразу: «Я ухожу…» Стою и думаю: в каком же состоянии он сейчас выйдет? Пришла его дочь Таня, она у него была помощником, и говорит: «Первый эфир в 12 дня. Калерия, только не растрогайте его!» Он появился, когда текст еще не был напечатан. Таня сказала: «Займите его!» Я давай вокруг него крутиться: Борис Николаевич, надо здесь складку поправить, а тут какой-то волосочек. Борис Николаевич все хорошо проговорил, но в одном месте слезу смахнул. Мы решили, что этот момент надо переписать, но в первый эфир в 12 часов дня пошло обращение со слезинкой.

Когда Борис Николаевич все записал, я подошла к нему поговорить. У меня есть фотография, сделанная в тот день, — на ней мы оба со слезами на глазах. Я понимала, что он устал, болен, но подумала: ну какой же он сильный — ушел сам, до срока… Ельцин сказал: «Не будем менять традиции. Где шампанское?» Тут же официант принес поднос, на котором стояли фужеры. Нам вручили цветы, мы поздравили друг друга, поцеловались, выпили шампанского, попрощались…

Когда я пришла на телевидение, для меня перестал существовать театр, когда я стала работать в редакции информации, для меня перестали существовать прочие редакции и вообще вся остальная жизнь. Муж, видя, как я влюбилась в эту работу, сказал: «Слушай, как долго ты занималась не своим делом!» С тех пор как я пришла на телевидение, особенно когда стала заниматься информацией, я уже себе не принадлежала в полном смысле этого слова. Даже отпуск никогда не планировала. Я ушла с поста главного режиссера программы «Время» в 2003 году. А сейчас работаю там же режиссером-консультантом. Эта программа слишком много значит для меня, чтобы вот так взять и насовсем с ней расстаться.

Елена ФОМИНА, ООО «Теленеделя», Москва (специально для «ЗН»), фото Андрея Эрштрема

Родилась: 20 апреля 1926 года в с. Каргат Западно-Сибирского края (ныне г. Каргат Новосибирской области)
Семья: муж — Юрий, тележурналист, пенсионер; сын — Михаил, предприниматель; внук — Михаил (16 лет)
Образование: окончила новосибирскую театральную студию и ГИТИС
Карьера: в 1960 году пришла на Новосибирскую телевизионную студию ассистентом режиссера, с 1961 года работала режиссером в молодежной редакции Центрального телевидения, в 1975 году перешла в редакцию информации, в 1978 году стала главным режиссером программы «Время». В 1980 году проводила трансляцию открытия и закрытия Олимпийских игр в Москве
Награды и звания: лауреат Государственной премии СССР, заслуженный деятель искусств РФ

Она на один день старше английской королевы. Девочка из сибирской деревни почти тридцать лет была главным режиссером программы "Время". Транслировала московскую Олимпиаду, похороны генсеков, все парады и демонстрации. И до сих пор ходит на работу.

Калерия Кислова: Я просто получаю удовольствие от жизни и ни о каких "секретах молодости" понятия не имею. Фото: А.Агеев, Н.Агеев / ТАСС

От обожаемого до жалкого - один шаг

Честно скажу, я не понимаю напыщенных фраз типа таких, что "по телевизору нечего смотреть". Такие слова больше характеризуют говорящего, а не телевизор. Нечего смотреть - не смотри. Никто же не заставляет. Одновременно вещают сотни каналов, идут тысячи программ, на любой цвет и вкус. Выбрать может каждый, кто хочет.

У меня в доме телевизор работает всегда, я не люблю тишину, поэтому врубаю телевизор. Ну вот идет программа про ведущую программы "Время" Катю Андрееву, как я ее могу не посмотреть? Я Катю знаю много лет, и мне она интересна. Знаю ее мужа Душана, он югослав, замечательный человек. Его все близкие по праву зовут Душкой.

Не мной замечено, что работа на телевидении часто сносит головы тем, кто там работает. Телевидение дает узнаваемость, симпатии аудитории, внимание, улыбки и комплименты.

Телевидение как цианистый калий. Люди отравляются им и до последнего вздоха хотят быть на экране

Человек из телевизора в силу вышеперечисленных моментов может быть приглашен в какие-то властные кабинеты, перед ним иногда открываются высокие двери. Но телевидение, как ничто другое, требует ума. От обожания до смешного и жалкого - один шаг. Бывает, что и полшага. Об этом надо всегда помнить.

Мне благодаря профессии довелось побывать в разных кабинетах, от генерального секретаря ЦК КПСС до президента России. Я всегда знала и понимала, что это временное явление…

Понимаете, телевидение бывает цианистым калием. Люди отравляются им и до последнего вздоха хотят быть на экране. Но телевидение, как никто другой, требует формы. В том числе и физической.

Скажу вам как на духу, я никогда не была на экране, я режиссер и поэтому всегда за кадром. Но я ушла из программы "Время" только потому, что мне стало неудобно в многочисленных анкетах писать год своего рождения.

Мне благодаря профессии довелось побывать в разных кабинетах, от генерального секретаря ЦК КПСС до президента России

Думаю, вот придут документы, люди скажут: "Ну ничего себе... тетенька…" Я ушла из главных режиссеров программы "Время", когда мне было под восемьдесят. Вовремя надо уходить, вовремя. И это первой сказала не я.

Тракторист, которого обожал весь мир

Мой Михаил Горбачев? Он был колхозный тракторист, которого потом признал и зауважал весь мир. Так иногда бывает.

Когда Михаил Сергеевич пришел к власти, он поменял всех: официанток, секретарей, охрану, фотографа, всех корреспондентов, которые были в пуле, заставили поменять. Не тронули только меня, но я была в полной уверенности, что случилась некая заминка, и ждала "отбой" со дня на день. По сей день не догадываюсь, почему меня оставили.

Кстати свою первую поездку в качестве генсека Горбачев совершил в Ленинград. Он никого из телевизионщиков с собой не взял. Никого! Можете сегодня представить, чтобы руководитель страны поехал с рабочей поездкой и без телевидения? А тогда так было…

Горбачев, как и Андропов, вначале своей работы на посту руководителя страны не понимал, что такое телевидение. Я помню, как убеждала Андропова, что телевидение - это хорошо. Он привык работать только с фотографом. Понимаете, руководить КГБ - это же закрытая специфика. Юрий Владимирович мне так и говорил: "Мы перекормили телезрителя…"

А потом Горбачев запросто мог позвонить мне на работу и сказать: "Калерия, здравствуй! Мне нужно с тобой посоветоваться, сможешь часам к восьми приехать ко мне, в Кремлевский кабинет?"

Я приезжала, он мог показать мне какую-нибудь телевизионную запись, узнать мое мнение. Иногда туда приезжала и Раиса Максимовна, один раз мы с ней просидели чуть не до полуночи, его ждали. Он был на переговорах с какой-то иностранной делегацией, а переговоры затянулись.

Имела ли Раиса Максимовна на него влияние? Нет, мне кажется там была настоящая любовь. Это была любовь больше, чем жизнь.

Поражало то, что семья для Михаила Сергеевича была святым понятием. Поверьте, я давно живу на свете и мужчин видела много. Он был предан Раисе Максимовне, в самом лучшем смысле этого слова. По-моему, у него никаких "левых" мыслей никогда не было. Мыслей, а не шагов…

Калерия Кислова: Михаил Горбачев мог запросто позвонить мне на работу и сказать: "Калерия, здравствуй! Мне нужно с тобой посоветоваться, сможешь часам к восьми приехать ко мне, в Кремлевский кабинет?" Фото: Владимир Мусаэльян / ТАСС

Я просто видела это по его глазам. Последняя наша поездка с ним была в Вашингтон. Это был май 1991 года. Раиса Максимовна улетела на вертолете с Барбарой Буш на какое-то мероприятие. Я зашла к нему перед съемкой, воротник поправить, припудрить, мы же гримеров с собой не брали. Все сами делали. Вижу, на нем лица нет, бледный как полотно.

"Понимаешь, Раиса должна была час назад прилететь, а ее все нет", - с дрожью в голосе говорит он. Я стала его успокаивать, говорить, что встреча затянулась. А он был сам не свой. Началось мероприятие с его участием, вижу на нем лица нет.

Вдруг вижу он просиял, говорю оператору: "Быстро бери крупный план". Смотрю, в дверях стоит Раиса Максимовна, он увидел ее и просто расцвел.

Еще запомнила, как хоронили Раису Горбачеву.

Меня ребята из его охраны хорошо знали и проводили к Михаилу Сергеевичу еще до того, как привезли гроб с телом покойной.

Подошла к нему, он мне все рассказывал, как боролись за ее жизнь, как она тяжело уходила. Он был такой несчастный, такой раздавленный, вы себе даже представить не можете.

В день ее похорон Михаил Сергеевич был просто сломлен. Казалось, под ним земли не было. Помню, он стоял у окна и смотрел на улицу чуть отодвинув штору. Потом неожиданно говорит мне: "Знаешь, она должна была умереть, чтобы ее люди полюбили. Посмотри, какая очередь!" И заплакал…

Слеза Ельцина

Есть какие-то моменты, которые остались в памяти навсегда. Один из них - это последнее новогоднее поздравление Бориса Николаевича Ельцина в качестве президента России. Ельцин в отличие от Горбачева всех без исключения называл на "вы". Помню, мы записали праздничное обращение. И Борис Николаевич мне говорит: "Калерия, вы тут все оставьте, я думаю, что вы ко мне еще приедете…" Я говорю: "Борис Николаевич, да все хорошо, нет никаких проблем, все нормально смонтируется, все хорошо записали.." Он многозначительно кашлянул и промолчал.

Еще меня поразил момент: обычно Ельцин после записи всегда со всей съемочной группой пил чай, мог и по бокалу шампанского. И со всеми всегда прощался, пожав руку. А тут этого не произошло.

А 30 декабря 1999 года, вечером, нам сообщили, что Борис Николаевич хочет завтра в 10 часов утра перезаписываться еще раз.

Я собрала опять всю группу, мы поехали в Кремль. Обычно он выходил сначала здороваться со всеми. Меня обнимет, чмокнет. А потом уйдет причесываться, попудриться. А тут он не выходит. Странно, думаю...

Без четверти десять Валентин Юмашев вынес текст для телесуфлера, и только тогда я увидела знаменитую фразу: "Я ухожу…"

Все стало понятно в одну секунду. Борис Николаевич вышел молчаливый и предельно собранный. Обращение записали со второго дубля. На первом дубле у него потекла слеза…

"Моя Олимпиада…"

Самые качественные годы моей жизни - это годы работы в программе "Время".

Потому что в этом периоде жизни совпало мое внутреннее "я" с тем, что я делаю.

Помню, как мне говорили: "Лера, как ты не боишься вести трансляцию Олимпиады-80". Это же колоссальная ответственность?!" А я получала от той работы, от той ответственности, если хотите, неземное удовольствие. Это был классный драйв управлять одиннадцатью передвижными телевизионными станциями, на которых работало более пятидесяти телевизионных камер. Я знала каждую камеру, куда она может достать и что она может показать.

Много было экспромта, "ловить" полные восторга, залитые слезами радости лица людей и выводить их в эфир. Это очень интересное дело.

Я единственная из телевизионщиков знала, что Мишка, символ московской Олимпиады, улетит в небо. Мне под строжайшим секретом об этом сказал режиссер-постановщик церемонии закрытия. Как государственную тайну. Вы понимаете, даже на генеральной репетиции церемонии закрытия Игр он не улетал. Иначе бы не было того сюрприза, мига той неожиданности, о котором мы с вами говорим спустя тридцать семь лет после Олимпиады.

Помню, как с недоумением мои коллеги на меня смотрели, когда я дала команду одну передвижную телестанцию поставить на Воробьевых горах. Операторы чуть матом не крыли, кричали: "Ну, что там снимать?.." А я уже видела этот исторический план, когда Москва на заднем плане, и на этом фоне Мишка улетает в небо.

Когда Мишка улетал, я тоже плакала за режиссерским пультом, мужики и те не могли сдержать слез.

Падение Брежнева и чай с Андроповым

Визит Леонида Ильича Брежнева в Ташкент. Мы со съемочной группой, естественно, тоже там. Звонит начальник "девятого" управления КГБ СССР и говорит, что срочно надо ехать на авиационный завод.

Мы подъехали первыми, Брежнев ехал за нами, метров через пятьсот.

Заходим в ангар, в котором стоит уже собранный самолет, над которым перекинут зыбкий мостик. Он не был рассчитан на большое количество людей, а тут на него забралось много народу. Всем хотелось посмотреть на Леонида Ильича.

Оператор снимает, я впереди локтями дорогу ему расчищаю. Идет Брежнев, рядом с ним Рашидов, первый секретарь Узбекского ЦК. Как только Брежнев зашел под мостик, тот провалился, и люди с большой высоты стали падать на него. Один человек упал прямо на генерального секретаря, Брежнев падает на пол. У него был перелом ключицы…

У нас у единственных все это оказалось снято. От первой до последней секунды.

Приезжаю на Узбекское телевидение, собираюсь перегонять эти кадры в Москву, вдруг звонок по "кремлевскому" телефону. Звонит заведующий отделом ЦК КПСС и строгим голосом говорит: "Калерия, не вздумайте эти кадры перегонять. Пленку привезете в Москву сами, вы за нее отвечаете головой..."

Стою в обнимку с этим рулоном пленки. Который размером был с подушку, и не знаю, что делать. Где его хранить до самолета? Подходит ко мне председатель Узбекской телерадиокомпании и говорит, давайте рулон у меня в сейфе положим. Сейф опечатаем. Так и сделали.

На следующий день приезжаю, а он мне в глаза не смотрит: "Калерия, пленку забрал председатель Узбекского КГБ, я не мог ему возразить…" Мне казалось, что после этих слов я умру прямо возле этого сейфа. Плохо помню, как садилась в самолет, мне тогда казалось, что если бы самолет упал и разбился, мне было бы лучше, чем без этой пленки приезжать в Москву.

Из аэропорта сразу поехала в Останкино, время было полуночное, приезжаю, там сидит мой главный редактор и говорит: "Лера, Лапин все время звонит, тебя ищет…"

Набираю по "вертушке" председателя Гостелерадио СССР Сергея Георгиевича Лапина. Он не дал мне и поздороваться, сразу спрашивает: "Вы пленку привезли?" "Сергей Георгиевич, у меня ее украли", - сдавленно ответила я. Он просто бросил трубку...

На второй день, когда пришла на работу, сразу вспомнила 1937 год. Выхожу из лифта, а все меня стороной обходят, никто не здоровается. Кто-то делает вид, что чешет ногу и меня не видит, другой судорожно шнурки завязывает, кто-то с кем-то начинает активно разговаривать при моем появлении.

На летучке все делают вид, что меня нет в кабинете. Вдруг секретарь меня вызывает и с полными глазами ужаса говорит: "По вашу душу приехали два генерала…"

Захожу в кабинет, они, увидев меня, встали. Думаю, сейчас генералы не встают, когда входит женщина. Со мной побеседовать приехали очень высокие "птицы" - Цинев,первый заместитель председателя КГБ СССР, и начальник девятого управления Сторожев.

Они поговорили со мной очень вежливо, я бы даже сказала сочувствующе. Раскланялись и уехали. Прошло дней десять, меня все игнорируют, сижу в кабинете как в вакууме.

В один из дней вызывают в приемную председателя Гостелерадио и по "вертушке" соединяют с Лубянкой. "Товарищ Кислова? - строго спрашивают на том конце телефонного провода. - Там за вами машина пошла, подъедете к нам". Спрашиваю номер машины. А мне в ответ говорят: "Вас узнают…"

В черной "Волге" молодой и очень вежливый лейтенант, мчим на Лубянку в КГБ СССР, меня передают не менее вежливому майору.

Никто не спрашивал документы, не выписывал пропуска. Приемная Юрия Владимировича Андропова, он тогда возглавлял КГБ.

Андропов очень хорошо со мной разговаривал. Сразу назвал меня по имени-отчеству…

Мы с ним попили чай. Удивительно, но я была спокойна. Видимо, страх и волнение уже перегорели. Ну не преступница же я в конце концов!

Это фантастика, но на второй день уже все стали мило улыбаться: "Лерочка, здравствуй". Стоп-кадр закончился…

Случись это сегодня, уверена, что было бы то же самое. Люди не меняются…

"Хозяин умер…"

В советское время не было сотовых телефонов, поэтому я, когда шла куда-то в гости, театр, на свидание, обязательно звонила в приемную председателя Гостелерадио СССР и оставляла информацию, где я буду, говорила, по какому номеру телефона до меня можно дозвониться.

Помню, были с мужем на дне рождения у друзей, вдруг телефонный звонок, меня приглашают к трубке. Вежливый голос говорит, что через полчаса за мной подъедет машина. Ничего не объясняет, и я ничего не спрашиваю. Едем в Колонный зал. Подъезжаем, в холле пустынно, охранник мой паспорт сверяет со списком и говорит: "Проходите". Поднимаюсь на второй этаж, ни души, жду…

Ждать меня научила профессия. Потом прошла в зал и застыла от удивления. Все кресла вынесены, зал непривычно пустой, а люстры горят.

Часа в два ночи слышу шаги, по лестнице поднимаются ребята, все знакомые лица. Увидели меня и спрашивают: "Лера, а ты где будешь ставить аппаратуру?" - "Ребята, а что случилось?.." "Хозяин умер", - ответил один из них. Все заплакали. И я поняла, что умер Брежнев.

Все эти разговоры, что гроб с Брежневым уронили, когда опускали в могилу, - полная ерунда. Если бы даже уронили, об этом бы никто не узнал. В то время там не было ни одного микрофона.

Галя, дочь Брежнева, уже была не совсем адекватна, и КГБ строжайше запретило все микрофоны. Она могла что-нибудь несуразное сказать. А весь мир следил за похоронами не дыша.

Поэтому у всех операторов отобрали микрофоны. В тот момент, когда гроб с генсеком опускали в могилу, ударил салют, звук получился гулким. Страна ахнула и сказала: "Уронили".

… Больше всего на похоронах плакал его зять Юрий Чурбанов. Чурбанов был последний, кто с ним прощался в Колонном зале. Все уже пошли одеваться, а Чурбанов все стоял у гроба. Он прощался с ним, как со своей жизнью. Думаю, прекрасно понимал, что его ждут непростые времена.

"Диеты? Боже сохрани!"

В чем секрет моей физической формы? Не знаю. Может генетика, может всему виной моя сибирская деревня…

Я просто получаю удовольствие от жизни и ни о каких "секретах молодости" понятия не имею.

Меня моя ближайшая подруга часто об этом пытает. Я ей говорю: "Тань, я никогда не была ни у какой косметички, ни у какого косметолога, ни у какого визажиста. Никаких операций, подтяжек не делала. Потому что боюсь этого. Когда смотрю на всех перелицованных, всегда думаю: "Господи, как изуродовали человека!"

Диеты? Боже сохрани! Я ем все, люблю получать удовольствие от жизни. И от еды в том числе…

Я могу не есть целый день, но легко поем ночью. С работы я приезжаю поздно вечером, всегда плотно ем. Иначе не засну.

Могу рюмку выпить, и не одну… У меня была подруга, гениальная певица Алла Баянова, мы с ней могли просидеть за столом под душевные разговоры до шести часов утра. Начать с коньяка и закончить шампанским.

Если продолжать разговор о слабостях, то скажу как на духу: я в жизни не выкурила ни одной сигареты и не произнесла не единого матерного слова…

У меня никогда не было такой потребности, хотя ситуации бывали очень даже непростые. Всегда хватало и хватает других слов в лексиконе. Слов понятных, точных, но не матерных…

Почему я до сих пор работаю? Скажу честно, сегодня работа больше нужна мне, чем я работе. Она меня дисциплинирует.

Когда я сижу дома, то сразу начинаю плохо себя чувствовать.

По своим внутренним ощущениям я счастливый человек. Я не была обделена ни работой, ни любовью. Я делала все, что хотела. Нашла себя на телевидении. В театре мне было скучно. Может, меня в театре не раскрыли, а может, мне таланта не хватило… Хотя много училась актерскому мастерству, ГИТИС окончила с отличием. Но не сложилось. А вот телевидение стало моей судьбой.

Пришла туда на время, а осталась на всю жизнь.

"Огонек" и Ляля Черная

В 1940 году на обложке журнала "Огонек" я впервые в жизни увидела виноград. Там была фотография с Кремлевской елки, Дед Мороз протягивал девочке кисть винограда, а над головами светились сказочной красоты люстры. Я как это увидела, потеряла сон и покой. Всем говорила: вырасту и обязательно буду жить в Москве.

Надо мной все смеялись, ну где Москва и где наша сибирская хата?

В это трудно поверить, но в июле 1941 года, через месяц после начала войны, в Новосибирск на гастроли приехал театр "Ромэн". Шла страшная война, а музы не молчали.

Я, когда узнала об этом, умолила родителей меня отпустить в Новосибирск, на спектакли. Там играла Ляля Черная, она тогда была в зените славы, и я просто умирала от ее игры.

До ближайшей станции ехала на телеге, в которую была запряжена пара быков. Грязь была такая, что лошади пройти не могли.

Помню, что у меня из рук выпал узелок, в котором было платье и парусиновые туфли, в которых я собиралась в театр. Но я не посмела вознице сказать об этом. Приехала в Новосибирск в единственном платье.

Билеты в театр купила на все деньги, что у меня были. Ходила каждый день, сидела завороженная и не дышала. Через несколько дней Ляля заметила девочку в красном платье, которая смотрела все спектакли не шелохнувшись.

Пригласила меня к себе в гримерку. А когда я сказала несколько слов по-цыгански, она меня обняла и заплакала. Только благодаря ей я поступила потом в театральный и с отличием его закончила. И если бы жизнь отмотать, как пленку на старой камере, то я так же бы села на повозку с быками и поехала бы снова этой же самой дорогой. За мечтой.

Из биографии

Калерия Кислова, родилась в селе Каргат, Новосибирской области.

Профессиональная актриса.

С января 1961 года и по сегодняшний день работает на телевидении.

29 лет была главным режиссером программы "Время". Лауреат Госпремии СССР, заслуженный деятель искусств РСФСР.

Героиня нашего репортажа родилась всего на день раньше английской королевы, и в ее руках тоже долгие годы находилась огромная империя - информационное телевидение СССР, а потом и России.

Главный режиссер, заслуженный деятель искусств Калерия Кислова была свидетелем и участником самых важных, интересных и драматичных событий, происходивших в стране. Это она показала всему миру «Олиипиаду-80», она единственная знала, что произойдет с олимпийским мишкой, она построила первый в истории телемост между Советским Союзом и Америкой. Она до трансляции знала, что будет говорить 31 декабря 1999 года первый президент России Борис Ельцин.

У нас в редакции ее очень любят. И Калерия Венедиктовна - реальный символ всего отечественного телевидения.

Она помнит время, когда кнопки были большим, камеры - неподъёмными, а все программы шли только в прямом эфире - запись изобрели не сразу. К этой скромной и до сих пор безупречно элегантной женщине прислушивались все генсеки и президенты. Михаил Горбачёв чувствовал себя уверенно перед телекамерой, только если под объективом сидела она.

«Он говорил: я не могу в эту стекляшку смотреть, садись под камеру!» - рассказывает телевизионный режиссёр, заслуженный деятель искусств РФ Калерия Кислова.

«Она умела очень тонко, ненавязчиво и как-то незаметно помочь ему, чтобы он знал точно, кому он говорит», - отмечает диктор Центрального телевидения СССР Игорь Кириллов.

А Леонид Брежнев с лёгкой руки Гейдара Алиева называл её «Мисс телевидение» и при встрече расплывался в улыбке.

«Ой, миссис, мисс. Как-то у него смешно там получалось. И обязательно обнимался», - рассказывает Калерия Кислова.

Калерия Кислова для всех, кто связан с телевидением, - человек-легенда. Почти 30 лет главный режиссёр главной программы страны. Все парады и демонстрации, партсъезды и поездки первых лиц страна видела её глазами. Телеведущая Татьяна Миткова пришла на ТВ её помощником.

«Кто-то сидит за пультом, кто-то давит на кнопки, двигает микшера, а Калерия как дирижёр стоит в аппаратной и командует оркестром своим - сейчас эта камера, сейчас эта камера, звук потише, звук погромче», - рассказывает телеведущая, заместитель генерального директора НТВ Татьяна Миткова.

Полвека назад она первой вошла в здание телецентра «Останкино». В день переезда с Шаболовки её попросили быть вместо кошки. Она же лично проверяла путь Брежнева до трибуны.

«Всё же устилали коврами везде, и ковры эти встык. А если он упадёт у меня в кадре?» - говорит Калерия Кислова.

А речь Леонида Ильича Кислова нередко исправляла буквально по словам.

«Вместо «социализма» скажет «капитализм»! Мы из другого совершенно его выступления искали, где он сказал нужное нам слово», - вспоминает Калерия Кислова.

Она вела трансляцию похорон генерального секретаря, после которой по стране поползли слухи, что гроб будто бы с грохотом уронили в могилу.

«Вблизи не было ни одного включённого микрофона! Это был залп из нескольких орудий, совпало так, что когда его опускали», - говорит Калерия Кислова.

Немощного генсека Черненко ей пришлось снимать прямо в больничной палате, которую на время съёмки репортажа превратили в избирательный участок.

«Там поставили урну, украсили всё, как надо. Всё равно, конечно, было видно, что человек очень сильно болен, он опустил бюллетень, посмотрел, и всё», - рассказывает Калерия Кислова.

Она снимала отречение Горбачёва от власти. А уже на следующий день записывала Ельцина. Она первая прочтёт на экране телесуфлёра знаменитые слова «Я ухожу». И первый российский президент в последний раз посмотрит на неё с абсолютным доверием.

«Единственный, кому он позволял поправлять себя, пересаживать, правильно ставить свет, это была она», - рассказывает ведущая программы «Время» Екатерина Андреева.

Но главная работа её жизни – «Олимпиада-80». И знаменитые кадры XX века - улетающий мишка.

«Я единственная на телевидении в то время знала, что он улетит, я была к этому готова! Я даже поставила дополнительную ПТС двухкамерную на Ленинские горы», - вспоминает Калерия Кислова.

Когда весь мир рыдал, ей одной было не до слёз. Ведь контролировать пришлось сразу 50 телевизионных камер.

«Обязательно показать реакцию зрителей. Из того огромного количества, которое давали мне все камеры, я выбирала, на мой взгляд, какие-то самые эмоциональные моменты», - говорит Калерия Кислова.

Её судьба похожа на сказку. Девочка из сибирского села всегда мечтала оказаться в Кремле. И по любви к телевидению бросила театр, главные роли, и долгие годы была кремлёвским режиссёром. Она и сегодня не может жить без работы. И ровно в 21 час для всех, кто делает программу «Время», её фирменная команда, словно гагаринское «Поехали!» - «Программа пошла!»

Жизнь прожить - не поле перейти

За последние три года жизни Валентины Леонтьевой сын не навестил ее ни разу

1 августа знаменитой тете Вале исполнилось бы 84 года
Ее смерть вызвала шквал публикаций, из которых мы узнали: жизнь нашей любимой тети Вали была далеко не такой безоблачной, как казалось нам по эту сторону экрана.

В Советском Союзе мало кто мог сравниться с ней в популярности. Несколько поколений советских детей выросло на программах, которые она вела, — «Спокойной ночи, малыши», «Умелые руки», «Будильник», «В гостях у сказки». Взрослые не могли представить без нее «Голубой огонек», а телепроект «От всей души» вообще был ее визитной карточкой. Ее смерть вызвала шквал публикаций, из которых мы узнали: жизнь нашей любимой тети Вали была далеко не такой безоблачной, как казалось нам по эту сторону экрана. За славу и популярность, которые сопровождали ее всю жизнь, пришлось заплатить высокую цену: Валентина Михайловна была лишена главного — любви своего единственного сына Мити. «Она была несчастной и принесла свою жизнь в жертву телевидению», — наперебой пишут журналисты. «Она была счастливой», — утверждают ее коллеги. Сегодня о Валентине Леонтьевой рассказывают те, кто хорошо ее знал.

КАЛЕРИЯ КИСЛОВА, РЕЖИССЕР СТУДИИ ИНФОРМАЦИИ ЦЕНТРАЛЬНОГО ТЕЛЕВИДЕНИЯ: «МЕДВЕЖОНОК УКУСИЛ ВАЛЮ ЗА РУКУ, НО ОНА ДАЖЕ ВИДУ НЕ ПОДАЛА»

— Калерия Венедиктовна, вы много лет работали с Валентиной Михайловной и на Шаболовке, и в Молодежной редакции. Наверное, вас можно назвать подругами?

— С Валей мы никогда не дружили. Настоящие подруги бывают только в юности, с возрастом же появляются все больше знакомые и приятельницы. Но мы вместе снимали много разовых передач. «Новости» и «Время» Валентина никогда не вела, вообще новостийный формат не любила. Но мы часто приглашали ее комментировать парады и демонстрации...

— Телевидение было тогда новым делом, телевизионщиков можно было пересчитать по пальцам...

— И работали мы одержимо, не щадя себя. Валя буквально горела работой... Однажды к нам в студию приехал цирковой коллектив, они привезли с собой много зверей. Там был очаровательный маленький медвежонок. А Валя очень любила детей и животных, и она от этого медвежонка просто не отходила. Я как раз была режиссером эфира и в середине программы заметила, что она обернула носовым платком запястье. Оказывается, этот медвежонок укусил ее за руку. Но она даже виду не подала и довела программу до конца — понимала, что в прямом эфире на нее смотрит весь Советский Союз. А когда программа кончилась, пришлось вызывать «скорую» — ей было очень плохо.

Когда я работала в «А ну-ка, девушки!», рядом другая бригада снимала «От всей души», и я видела, как Валя серьезно ко всему относилась, как заучивала имена, фамилии, даты и факты. Она же ни в коем случае не могла перепутать, что вот это — Иван Иванович, а это — Мария Петровна, он из Москвы, она — из Тамбова. А во время войны они встретились под Сталинградом, а потом никогда больше не виделись. В каждом выпуске программы было несколько сюжетов, и все их нужно было запомнить до мельчайших деталей. Ведущая не имела права что-то нахомутать, ведь люди доверяли программе особо дорогие моменты своей жизни.

— Насколько я помню, во время этой передачи все плакали...

— Леонтьева и сама переживала вместе со всеми. Недаром же программу в шутку называли «Плачьте с нами, плачьте, как мы, плачьте лучше нас». Так что звание народной артистки СССР Валя получила вполне заслуженно, она действительно была и любимой, и народной.
— Простите, а как вознаграждался этот труд?

— Никаких особых материальных благ она не получала. Валя очень долго жила с мамой в коммунальной квартире. Напротив телевизионного центра на Шаболовке построили дом, и многим телевизионщикам дали в нем комнаты, в том числе и ей. Какое же это было событие! Правда, когда в 1962 году приехали зарубежные журналисты (кажется, из немецкого «Шпигеля»), вышла смешная история. Леонтьеву как звезду советского телевидения они хотели снять дома: как хозяйничает, где проводит свободное время. Валя тогда очень переживала: нельзя же таких гостей принимать в коммуналке! И какая-то ее приятельница, чтобы пустить пыль в глаза, предложила свою только что отремонтированную однокомнатную квартиру.

Валя потом рассказывала: «Пришла я, руки в ванной помыла, потом на кухне яичницу жарила — изображала из себя умелую хозяйку». И вроде бы все было нормально. Но перед уходом немцы спросили: «Валентина Михайловна, а где же вы спите?». Для них было непонятно, как это знаменитая телеведущая может жить без спальни. «Ой, девчонки, представляете, — смеялась она, — я то-то думала, что покажу им класс, а они меня же и уели!». В коммуналке Валя прожила долго. Вышла замуж, родила ребенка, уехала в Америку, вернулась оттуда, развелась. И только спустя добрый десяток лет наконец-то получила отдельную квартиру.

— Да, в то время уехать в США для советских людей было несбыточной мечтой. Она радовалась?

— Наоборот. Я могу об этом говорить, ведь все эти события происходили у меня на глазах. Ее муж был дипломатом, работал личным переводчиком Хрущева, затем его отправили с какой-то дипломатической миссией в Нью-Йорк, кажется, в ООН. А тогда был такой закон (впрочем, кажется, он существует и сейчас), что ехать нужно было обязательно с женой. Валя тянула сколько могла. А потом все-таки вынуждена была уехать. Помню, как она приходила к нам в редакцию прощаться. «Не знаю, как я там буду жить, — говорила со слезами на глазах, — без работы, без телевидения!».

Впрочем, прожила она за океаном совсем недолго: сняли Хрущева, а вскоре отозвали и Валиного мужа. Как-то прихожу на работу — она сидит. Комната у нас была большая, и на ее «лекцию об Америке» собрались все — авторы, редакторы, режиссеры. По ее словам, все казалось там чужим. Особенно сильное впечатление на нее произвели мамы, гулявшие в парке с детьми. «Я поразилась, — говорила она, — что ребенок может упасть, удариться, заплакать, а мама даже бровью не поведет: «Ничего, сам поднимется!». Такая у них система воспитания. А поскольку я все время кидалась к Мите, они на меня смотрели, мягко говоря, с удивлением». И по-английски она так и не заговорила — в отличие от сына, который очень быстро нашел общий язык с американскими детьми.

Редкое фото

— Судя по ее отношениям с сыном что-то у американок она все-таки переняла. Говорят, Валентина Михайловна им совсем не занималась?

— Это неправда! Она очень его любила, наверное, даже чересчур. Может, поэтому и избаловала так сильно. Сынуля был уверен, что его мама всесильна и вытащит его из любой неприятности, а оказалось, что она обычная женщина, которой тоже иногда нужна помощь. Да, ей во многом помогала мама, которая с ней жила: она и дом вела, и Митю смотрела. Но Валя тоже с удовольствием всем этим занималась.

В те годы в магазинах ничего не было, как только мы не изощрялись, чтобы купить что-нибудь дефицитное. Помню, как Валентина была счастлива, когда достала где-то обои и лак для паркета. «Представляешь, — смеялась, — тащила сегодня все это на себе. А какие-то люди остановились и с удивлением на меня смотрели. Они, видимо, думали, что я белоручка!». Она вообще была очень простым и легким в общении человеком, никогда не звездила. Хотя в отличие от многих нынешних едва оперившихся звезд имела на это право.

— Леонтьеву не назовешь красавицей, но была в ней какая-то изюминка. Как думаете, в чем секрет ее привлекательности?

— У нее были очень хорошие густые волосы, которые она, несмотря на рано появившуюся проседь, никогда не красила. Валя элегантно, со вкусом одевалась. Очень высокая, под стать мужчинам, она всегда, как бы ни уставала, ходила на каблуках — я не помню ее в тапочках. У нее была стройная, подтянутая фигура, хотя Леонтьева никогда не соблюдала никаких диет, наоборот, любила покушать, могла на ночь съесть тарелку картошки или каши. Я это видела, когда мы вместе ездили в командировки. Но главное в ней — обаяние.

— Она сама ушла с телевидения или ее ушли?

— Никто ее не уходил. Просто многое в нашей жизни изменилось. Распустили дикторский отдел, в котором она в последнее время числилась наставником, закрыли передачу «От всей души»... Да и Молодежной редакции, которая ее делала, тоже не стало. Но все равно Валя еще долго ходила на работу. Для нее устраивали встречи со зрителями и неэфирные выпуски «От всей души». Когда она заболела, все равно числилась в штате Первого канала и ее каждый месяц привозили за зарплатой. К ней с большим уважением все относились. Но возраст есть возраст. Это закон жизни — уступать дорогу молодым. Вы же видели, как она выглядела в последние годы. Разве можно было в таком виде вести программу?

Митя

Дмитрий

Почему она уехала в Новоселки, тоже можно понять. Она уже не могла себя обслуживать, а там живут любящие ее родственники. Племянницы и сестра, которая старше ее, все хлопоты взяли на себя. Там создали Музей Валентины Леонтьевой, губернатор местный ее очень опекал... Так что Валя была счастливой и обласканной до самого конца жизни. Да, в личном плане у нее не сложилось: с мужем она развелась, он уехал в другой город. Но это встречается сплошь и рядом.

— А как же ее отношения с сыном?

— К сожалению, и таких примеров очень много. Сколько детей бросают своих родителей, сдают их в дома престарелых... А Леонтьева — человек известный, поэтому ее трагедия и стала всеобщим достоянием. Сейчас много пишут о том, что она, дескать, принесла свою семью в жертву телевидению. Но это неправда. Без телевидения не было бы и того счастья, которое оно ей принесло.

ЛЮДМИЛА ЛЕОНТЬЕВА, РОДНАЯ СЕСТРА ВАЛЕНТИНЫ ЛЕОНТЬЕВОЙ: «ВАЛЮ ХОТЕЛИ ОТДАТЬ В ДОМ ПРЕСТАРЕЛЫХ, НО Я НЕ ПОЗВОЛИЛА»

— Людмила Михайловна, наверное, только вы помните, какой ваша сестра была в детстве?

— Да, почти всех, кто нас знал в те годы, уже нет на свете. У нас в Новоселках живет женщина, которая с Валей училась в одном классе, но только она, пожалуй, и осталась. А была Валя очень непоседливая и капризная, чуть что — в крик. Правда, начальные классы здесь, в совхозе, окончила с отличием. Потом они с мамой вернулись на родину, в Ленинград, а я здесь осталась. Мы ведь, вообще-то, коренные ленинградцы, в Ульяновскую область уехали в начале войны, а папа в блокаду погиб...

В школе Валя всегда участвовала в художественной самодеятельности, играла в драмкружке. В шестом классе заняла первое место в конкурсе чтецов, который проводился среди всех школ Ленинграда.

— Она мечтала стать актрисой?

— Прямо она об этом не говорила, но тяга к искусству была у нее всегда. После школы Валя поступила в химико-технологический институт, но проучилась там недолго: бросила и отправилась поступать в Театральную студию имени Станиславского. Мама ее не отговаривала, наоборот, всячески поддерживала.

— А как Валентина Михайловна попала на телевидение?

— После окончания студии она по распределению оказалась в Тамбовском областном театре. Много играла, амплуа у нее было «героиня». А потом туда приехал молодой режиссер, он ставил там свой дипломный спектакль. Они понравились друг другу, поженились, и он увез Валю в Москву. С московскими театрами у нее как-то не сложилось, а тут объявили конкурс на телевидение. Она решила попробовать: вдруг получится, — в результате нашла себе дело на всю жизнь. Валя очень быстро стала популярной. Она брала зрителей искренностью, простотой общения, казалось, каждому в душу входила, — такой талант у нее был от Бога.

— Чем она болела?

— У нее была тяжелая травма: она упала в своей московской квартире, сильно ударилась головой и сломала шейку бедра. И вот ведь что обидно: она никогда не болела, у нее даже карточки амбулаторной не было. Ну разве что пару раз обращалась к своему участковому врачу по поводу банального гриппа. А тут вдруг такое. Врачи сделали все, что могли, и предупредили нас, что у нее будут серьезные проблемы с головой. Валю хотели отдать в дом престарелых, но я не позволила.

Мама воспитала нас в любви друг к другу, мы дружили всю жизнь. Свой отпуск я всегда делила на две части: половину проводила в Ленинграде, а половину — у Вали в Москве. Да и она, когда мне было трудно (все-таки у меня было трое детей), помогала чем могла. Так неужели же я своего родного человека чужим людям отдала бы?!

Кстати, Валя сама сказала: «Только к Люсе!». Мы ей обеспечили прекрасные условия, таких у нее нигде бы не было: и ухаживали, и готовили все, что она просила. Валя обожала макароны. Первый канал нам очень помогал. Они, например, перевезли сюда всю обстановку ее московской комнаты, чтобы она не чувствовала себя одиноко в чужом месте. Здесь была и ее кровать, и комодик, и туалетный столик, и книги, безделушки, альбомы с фотографиями, которыми она дорожила. Когда мы ее забирали, врачи предупредили, что больше года она не протянет, а она все-таки три года прожила.

— Сын навещал ее?